| |
Венедикт Ли. Цветок на заре. Часть I. Кассандра
3. МОРОК
Написанная поутру, в похмелии после буйной пирушки, эта картина сделала непутевого парня знаменитым. Удивительные, будто светящиеся краски, сразу приковывали к себе взгляд. Пораженные зрители сравнивали полотно с окном, полным утренней свежести. Море. Алеющий восток. Расходящиеся по небу огромные золотые пальцы перистых облаков. Белые паруса кораблей на рейде. И раскинувшийся на берегу город – вид с утеса, господствующего над окружающей местностью…
Я услышала пронзительный крик.
– Доктор! Скорее! У нее припадок!
Послышались торопливые шаги, и недовольный голос:
– Да откройте же окно! Она задыхается!
Сильные руки подхватили меня. А светловолосая сиделка торопливо подняла раму. Теплый, пахнущий морем и цветами воздух коснулся моего лица. Но не смог осушить градом катящихся слёз. Сиделка обернулась.
– Док! Вы ошиблись! У нее точно – не все дома!
– Такие травмы – непредсказуемы, – огрызнулся доктор. – Вроде ничего, потом брык, и готово. Помогите уложить ее в постель.
– Сейчас… Тихо, бедняжка, тихо… В толк не возьму, что же напугало ее?
– Не знаю. Бывают очень странные галлюцинации…
Незадачливый лекарь сам не знал, насколько он прав. Захлебываясь от рыданий, я повисла на его и девушки руках. Не отрывая глаз от пейзажа за окном. От ожившей старой картины.
«Вагнок на рассвете». Нечаянный шедевр великого Аберкомба Гарери.
Меня уложили в постель. Дали попить воды из необычной формы стакана. Тонкая работа. Стакан с носиком последний раз я видела в каталоге аукциона в Гане. За старинные раритеты они там родную маму продадут.
Я смотрела на сей экспонат, и мысли тяжко ворочались в моей ушибленной голове. Здесь всё – музейная редкость. Почему я сразу этого не заметила? Бронзовые защёлки на оконной раме. Тяжелое кресло с резными деревянными, не ножками, а лапами! Моя кровать. Когда вы в последний видели кровать с балдахином?
А наряды так называемых доктора и сиделки? Где, черт возьми, нам с детства привычные, светло-салатного цвета халаты? На толстяке – облегающие брюки и короткая жилетка поверх белой сорочки, с галстуком бабочкой. Вместо врачебных бахил на ногах изящные замшевые сапожки. Не хватает только шляпы с перьями и шпаги на боку.
А сиделка, приятная девушка, лет около двадцати, наряжена в длинное платье из грубой серой ткани. На ногах стопанные сандалии. Так и ждешь от красотки низкого поклона и угодливых слов: чего изволите, барыня? Да, уж, изволю. Я хочу понять, что происходит.
Почему из открытого окна доносится лишь птичий щебет? Не слыхать ни автомобильного гудка, ни звона трамвая. В воздухе нет запахов пыли и бензиновой вони. А в комнате нет не только медицинского оборудования. В ней нет ни следа электрического освещения! Сколько не вывихивай глаза, не увидишь ни одной чёртовой лампочки!
Так что, дорогие мои, незнакомец и незнакомка, я хочу одного. Разбудите меня! Пусть я проснусь, а вы… такие милые и странные, исчезнете.
– Доктор! – сказала вдруг девушка, – Она… потеряла сознание!?
– Боюсь, что так…
– Что же делать, если она умрет?
Доктор угрюмо заметил:
– Если окажется, что в резиденции скончалась знатная дама… то скандала не избежать. Политического кризиса нам не хватало! В такие-то времена…
– С чего вы взяли, что она – высокого происхождения?
– Вы же одежду ее видели.
– Да… в самом деле…
– Необычайно тонкая и качественная работа. От платья до нижнего белья. А кожа, из которой сделана куртка – не представляю, от какого животного.
– Ага! И метка внутри: «Сделано в Гане»!
– Чего только ганские богатеи не выдумают! Лишний раз покрасоваться…
Я открыла глаза. Слабо застонала. Два встревоженных лица склонились надо мной.
– Где я? – прошептала я умирающим голосом. – И… что такое – Гана?
– Сильная контузия. С потерей памяти. Надеюсь – временной! – поставил диагноз повеселевший доктор.
Уныло кушая серебряной ложечкой овсянку из фарфоровой тарелочки, я размышляла. Верная девушка-служанка поправила подушки под моей спиной. Доктор ушел. Наверное, докладывать руководству о ходе лечения. Очень складно выходит. Временами сон неотличим от реальности.
Вариант первый. Я – убита. Снаряд превратил мои внутренности в фарш, и улетел дальше, бог знает, кого еще ликвидировав по дороге. Возможно, Экселенсу. То, что я вижу вокруг себя – интересная предсмертная галлюцинация. Тогда мне не о чем беспокоиться. Наступит момент, когда всё закончится – а я и не замечу.
Вариант второй. Тяжелое ранение, я – в коме. Накачанная всем, чем только можно, для удержания в изувеченном теле ускользающей жизни. Исход: либо выживу, и когда-то очнусь инвалидом; либо смотри вариант один.
И как мне увериться, что эта реальность – иллюзорна? Застрелиться или зарезаться – не предлагать. Я к авантюрам не склонна. Есть более безопасные способы проверки.
Вам снилось когда-нибудь, что вам хочется справить малую нужду, и вы мечетесь в напрасных поисках туалета? И даже если находите его, и делаете желаемое, то нужда по-прежнему вас мучает! Пока вы не проснетесь, не встанете, и не пойдете в вожделенное место.
Во сне ни голод, ни жажда, ни естественные надобности не удовлетворяются. Ну, ладно. Может вам и случалось уссыкаться и усираться во сне – я ваших подробностей не знаю. Но напиться вволю, или наесться досыта во сне не получится. В каких пирах там не участвуй, а жажда и голод продолжат вас терзать.
Я докушала кашку и ощутила приятную сытость. Осушила заботливо поданный стаканчик кваса. Ох, хорошо… Откинулась на подушки.
– Помните, что с вами случилось? – спросила сиделка, забирая у меня тарелку и стакан.
– Удар. Больше ничего.
– Простите, если покажусь невежливой, но… вы помните, как вас зовут?
Я подумала немного, и назвалась своим нелюбимым вторым именем и девичьей фамилией. С робкой улыбкой добавила:
– Не уверена… что это – взаправду мое имя…
– А… откуда вы?
Я ответила, аккуратно мешая ложь и правду:
– Теперь понимаю, что Гана – это город. При том, ничего про него не помню. И не представляю, как оказалась здесь…
– А где вы оказались?
– Это… – Вагнок?..
Девушка просияла.
– Да! Это Вагнок – Великий город! Вы – в Гнезде, так называется наша резиденция.
– Ваша?.. Вы – кто?
В улыбке служанки был оттенок гордости.
– Я – Пенелопа Картиг, дочь Первого адмирала. Можете звать меня Пини.
С моим одеванием возникли очевидные трудности. Правый бок болел, и очень не хотелось тревожить его лишними телодвижениями. Услужливая дочь влиятельного папы быстро нашла выход из положения. Принесла мне кимоно медно-золотистого цвета. Из ее собственных запасов, очевидно. Я осторожно развела руки в стороны, Пини ловко нарядила меня, помогла завязать пояс. Эта крепкая девушка была на полголовы выше меня, и рукава ее бывшей одежки оказались мне длинноваты.
– Давайте подверну, – предложила она.
– Или, чего проще: завяжите их у меня на спине… – некстати брякнула я.
Пини фыркнула.
– Не такая уж вы сумасшедшая. Сейчас… вот, теперь – порядок. Повернитесь-ка!
Зеркало на стене отобразило растерянную молодую женщину. Темные круги под глазами, страдальческая складка губ. Но, под просторной одеждой угадывается сильное тело. Жирка у меня больше, чем надо – не беда. Хорошего человека много не бывает.
Я заметила, что мне не холодно, несмотря на тонкую ткань кимоно. Да и утренний ветерок из оставшегося открытым окна обещал теплый день. Как будто климат вновь стал теплее. Сердце мое опять тревожно сжалось. Мой сон – слишком последователен!
Пришествие «Скайтауна» вызвало в Мире аномальные холода. Не такие страшные, как вулканическая зима тысячу лет назад. Атолл Марион – всё, что осталось от взрыва гигантского вулкана. Пепел, поднявшийся в стратосферу, окутал тогда всю планету, ослабив солнечный свет. Еще немного, и планета наша превратилась бы в безжизненный обледенелый шар.
Нынче холода – не жестокие морозы древних саг, дневная температура осталась плюсовой. Хотя, разница между зимой и летом должна стать более заметной. Пройдет каких-нибудь шестнадцать лет – астрономический год, и всё выяснится. Да не тут-то было.
Мне, как раз, мнится, что на дворе тепло, как в недавние счастливые времена. Когда миллионные армии не истребляли друг друга пулеметным и артиллерийски огнем. Когда не сыпались с неба бомбы. Когда никто слыхом не слыхал о сверхоружии – ядерном и термоядерном. Когда не грозила с небес горделивая Новтера.
Слишком всё складно. Логично следует одно из другого. Невозможно во сне ощущать вкус пищи. Слышать звуки. Разговаривать с кем-то. Спорить. Вопросы и ответы возникают лишь в вашем мозгу.
Со вздохом я сказала:
– Я – больше чокнутая, чем вы думаете. Не только не уверена в своем имени. Не только не помню дня своего рождения. Вообще не знаю, какое сегодня число.
Пини засмеялась.
– Проснувшись с хорошего бодуна, я тоже не всегда помню: где я и когда.
Она, вдруг, посерьезнела.
– Совсем не помните? Вообще? Знатно вас приложило.
– Я – в Вагноке. Вы – дочь военного. Это – всё.
Пини провела рукой по лицу, словно смахивая с него следы внезапной тревоги.
– А украшение? Единственная вещь, которую не сумели с вас снять – ваше ожерелье. Оно должно быть дорого вам?
Я машинально дотронулась до ошейника ментоблокатора. Так привыкла к нему, что совсем про него забыла. Покрытые прозрачной защитной оболочкой мемокристаллы можно принять за драгоценные камни.
Пини терпеливо ждала ответа, но я отмолчалась. Она ласково погладила меня по плечу.
– Не горюйте. Память вернется, поверьте!
И добавила, будто надеясь, что ее слова излечат меня:
– Вы – Вагноке, столице Острова. Его правитель – Вагариус Картиг – самый великий человек на свете. Сегодня – чудесное утро 15 мая 1325 года.
И, знаете, мне правда стало легче. Предположим, migrulo барахлил, и вчерашним вечером переход совершился с заметным промахом. Допустим, даже,... что «машина пространства» стала «машиной времени!» Видите, я новое научное понятие сочинила! Но, чтобы меня занесло в прошлое на семьдесят лет назад… ровно день в день? Такое совпадение возможно только во сне.
Пини крепко взяла меня под локоть. Сквозь шум ушах я с трудом расслышала ее слова:
– Давайте-ка, еще прилягте. На вас прямо лица нет.
Еще бы. С того момента, когда я впервые увидела Пини, мне казалось, что я ее откуда-то знаю. Ага, ну да. Конечно. Должны же с давних времен сохраниться старинные гравюры, например? С изображениями главаря Острова и его дочурки? Я когда-то что-то такое увидела и запомнила. Да вот вам шиш.
Я помнила не картинку, а фото в газете. Мы в ОСС внимательно изучали вражескую прессу. «Вестник Вагнока». Передовица. ВКО господин Киано в центре управления рельсотроном. Так называлась суперпушка, из которой велся обстрел Эгваль. Фото крупным планом. Лохматый брюнет, из-за плеча которого выглядывает светловолосая голова. Полина Ждан – главная помощница злодея.
Ей пятьдесят (или чуть больше), но выглядит на тридцать. Скиньте мысленно до восемнадцати-девятнадцати. Уберите надменный прищур глаз и брезгливую складку губ. И получите скромную дочь пирата – Пини Картиг. Отсюда сразу два противоположных вывода.
Либо я, в самом деле, грежу. Откуда мне знать, какой была настоящая Пини в молодости? Портретов с нее никто не писал – не успела заслужить такой чести. Фотографию изобрели позже. И, в этом странном сне, облик юной Пини мое воображение срисовывает с известного мне образа Полины Ждан.
Либо, всё взаправду, и когда-нибудь у Пини родится правнучка, сильно похожая на прабабушку. Тоже бывает. Генетика – интересная штука.
Я осторожно вдохнула, выдохнула. Сказала:
– Если, дойдя до кровати, не рухну в обморок, значит дело не в физической слабости, а в нервном потрясении.
И дошла. И прошлась обратно к открытому окну, вдохнув утренний воздух. Сердце мое перестало частить. Решено. Приму все чудеса, окружившие меня, как реальность. А там видно будет. Несколько раз крепко сжала ладонь в кулак. Да, силы ко мне вернулись.
Наблюдая за моими манипуляциями, Пини воскликнула:
– Ну, вы даете! Сами себе диагноз ставите. Так вы доктора Мано переплюнете!
Ее веселость быстро прошла, она вся подобралась, насупилась. Послышались шаги, четкие, уверенные. Пини пробормотала:
– Здравствуйте, тетушка…
Голос у круглолицей, плотного сложения женщины был резкий, выговор четкий.
– Оставь нас, Пини. Ненадолго.
Одетая в такое же кимоно, как у меня, но бордового цвета, «тетушка» смотрелась грозно. Чуточку выше меня, крепкая, мускулистая, с короткой, мужской стрижкой. Силачка. По башке даст – лягу без памяти. Или вовсе трупом. Почему-то мне казалось, что эта женщина не склонна миндальничать.
Она подождала, пока Пини вымелась вон. Подошла ко мне, смерила взглядом. Процедила:
– Вы кто?
Я попыталась пожать плечами, скривилась от боли.
– Не уверена… что могу ответить. Потеря памяти.
Мужеподобная особа вперила в меня немигающий взгляд.
– Врёте.
Вот так-так… Коротко, безапелляционно, верно. Я даже забеспокоилась, не сломался ли мой ментоблокатор. Не хватало еще, чтобы в эти патриархальные времена мне в первый же день встретился пси. Мыслечитчик, проще говоря.
Злая тетка продолжала буравить меня взглядом, и я успокоилась. Ментоблокатор в порядке. Иначе бы меня уже волокли в допросную, или что там у них для пыточных дел. Наконец, дознавательница отвела взгляд. Буркнула:
– Я – Бренда.
В ответ я назвалась тем же смешным именем, какое раньше сообщила Пини. Бренда, без улыбки, кивнула. Наверняка, Пини уже сказала ей, как меня зовут.
– Род занятий? Богатая бездельница? Дорогая проститутка? Шпионка? – Бренда решительно брала быка за рога.
– Шпионка, – сказала я. – Ударилась башкой о стену, треснулась ребрами о ворота, и рухнула замертво. Когда меня доставили к вам, сразу начала шпионить. Очень вы всем интересны, мудачье грёбаное.
Бренда впервые улыбнулась. Чуть-чуть, одними губами. Лицо ее при том оставалось бесстрастным. В этот миг мне почему-то вспомнилась Экселенса.
– Шутники вы там, в Гане, как погляжу…
Я перебила:
– Эскортница.
Брови Бренды удивленно поползли вверх. Я мысленно обругала себя. Надо думать, прежде чем ляпать, что попало. Этого слова в здешнем лексиконе еще нет. Торопливо пояснила:
– Женщина-телохранитель. Пусть думают, что любовница…
Бренда понимающе кивнула.
– Разумная маскировка. Под девушку по вызову.
Меня спасла моя выучка. У человека, готовящегося на вас напасть, меняется взгляд. И я, на одних рефлексах, качнулась в сторону. Впечаталась в стенку, вдвойне больно из-за поврежденных ребер. Охнув, сползла на пол. И мощная оплеуха, уготованная мне Брендой, пришлась в пустоту.
Бренда сделала быстрый шаг вперед, чтобы сохранить равновесие, и… хлоп! Зацепилась за мои вытянутые ноги, и с размаху шмякнулась на пол. Раздался чей-то раскатистый смех. Я, продолжая полулежать, полусидеть, осторожно повернула голову.
В дверях стоял седовласый мужчина, крепкий и очень высокий – метра два, наверное. Слега опираясь о дверной косяк, он нахально улыбался, скрестив на груди руки. Выпирающий живот немного портил его фигуру, но в целом, мужик был ничего. Представительный. С загорелым, открытым, честным лицом. С такой физиономией легко обманывать простаков.
– Сестренка! Я же говорил: не увлекайся штангой. Силовые упражнения закрепощают мышцы и нарушают координацию движений.
Бренда явно хотела грубо выругаться, но покосившись на меня, буркнула:
– Учту. И ты учти: эта фифа что-то скрывает.
Поднялась на ноги и вышла. Ее высокий брат аккуратно посторонился, пропуская разгневанную сестру. Потом подошел ко мне, наклонился, и легко, как перышко, поднял меня на руки. Отнес на постель, осторожно уложил.
– Прошу извинить меня за сестрицу. Она бывает нервной.
Он прикрыл мне ноги одеялом. В его осторожных движениях чувствовались забота и нежность.
– Отдыхайте. Пини присмотрит за вами.
– У вас хорошая дочь…
Он улыбнулся незамысловатому комплименту, и поправил мне подушку. Или в мое питье что-то подмешивали, или я размякла от таких явных знаков внимания… И выдала первое, что на ум пришло, тут же сама испугавшись сказанного:
– Ваша сестра – вовсе не нервная! Она меня проверяла. Если человек утверждает, что работал телохранителем, то у него должна быть хорошая реакция.
– Вот именно, – ответил мой долговязый ухажер. – А еще он должен быстро соображать. Совсем как вы.
И Первый адмирал Острова вышел, попрощавшись со мной легким кивком.
Пини появилась сразу после ухода своего несравненного папаши. Подала мне микстуру, приготовленную доктором Мано. Тоже мне, эскулап… Впрочем, я несправедлива к нему. Нынешней медицине есть куда расти. Много-много лет, и еще больше.
На вид в стакане была просто вода. На вкус – что-то прохладительное. Хотя, откуда здесь взяться холодильнику? Мне стало хорошо и покойно. Мысли прекратили водить хоровод, и выстроились в ряд. Итак, что я вижу? Пини взволнована, щеки раскраснелись, она нервно кусает губы. Понятно. Бренда не только мне нахамила. Не повезло Пини с тетушкой, что и говорить. Мне постепенно становился ясен их семейный расклад.
Поглазеть на пострадавшую иностранку явились: лекарь – по долгу службы, Пини – по приказу папы, и тетя Бренда – по собственной инициативе. Последним нанес визит папа – из вежливости. Убедившись, что я – молода, и привлекательна, тут же стал меня клеить. Во всём этом спектакле не хватает лишь одного персонажа – Первой леди. Выходит, Вага Картиг – вдовец? Я впервые пожалела, что никогда всерьез не интересовалась историей Острова.
Да, был там когда-то криминальный режим. Как положено, с паханом во главе. Потом лавочка накрылась медным тазом, и на ее обломках вырос ядовитый цветок военной диктатуры. С которой героически боролись три поколения эгвальцев. В их рядах, до недавнего времени, состояла и я.
– Вы плачете… – тихо сказала Пини.
И тут же вручила мне два платочка. Один поменьше, для промокания глаз. Второй побольше, для сморкания. Употребив оба предмета по назначению, я запросилась по нужде. Пини показала на дверь в дальнем углу комнаты.
Кряхтя и постанывая, выгреблась из постели, сунула ноги в услужливо поданные шлепанцы, и, почти не споткнувшись, достигла желанной цели. Хм-м-м. Архаичный, декадентский, но вполне функциональный сортир. Только, чтобы смыть воду, надо не кнопку нажимать, а поворачивать кран. У них даже туалетная бумага была! Я окончательно убедилась, что нахожусь в гостях в богатом, аристократическом семействе.
Вот тебе и пираты, разбойники, злодеи. Контрабандисты и мошенники. По сравнению с маньячкой, что придет им на смену, они вроде как невинные дети. Да еще пользу, какую-никакую приносят. Пиратство – ставит пределы сверхдоходам. Контрабанда – сбивает завышенные цены на товары. Разгул преступности вызывает к жизни структуры правопорядка. Приводит к развитию научной криминалистики. Одно тянет за собой другое, и колесо прогресса раскручивается – сперва медленно, потом всё быстрее.
Но, богиня Истории – вредная дама, любящая злые шутки. Пройдет несколько лет, и нынешнему благополучию, стабильности и процветанию на Острове наступит конец. Так я философствовала, сидя на толчке. Плавный ход моих мыслей нарушил отдаленный грохот, похожий на раскат грома. Ничего себе! Уже сейчас на Острове неспокойно. Звук взрыва я ни с чем не перепутаю.
Вернувшись в комнату, я застала Пини у окна. Мирный пейзаж Вагнока портили вздымающиеся в небо клубы черного дыма.
– Горят корабли на рейде… – глухо сказала Пини. – Самое страшное, что нам ни разу не удалось поймать кого-то на закладке мины. Последнее время диверсии в порту участились.
– Никаких закладок. Это – торпеды, – резонно заметила я, и осеклась, увидев удивленное лицо Пини. Выходит, опять брякнула что-то не то. Оказывается, мои дилетантские познания в военной технике – здесь вроде откровения свыше.
Пини, тем временем, кинулась к украшению на стене, в виде большой раковины. Сдвинула ее в сторону, открывая зев переговорной трубки. Такие тут «телефоны», ха-ха.
– Папа, зайди, пожалуйста! – выпалила Пини.
Вага вошел хмурый, но, ей богу, лицо его просветлело, при виде меня. И через минуту я ему уже рассказывала о торпедах.
– Такая штука, метров семь длиной, полметра (или чуть больше) в поперечнике. Сжатый воздух раскручивает винт в хвостовой части. А в носу – три-четыре центнера взрывчатки. Движется под водой – просто так не углядишь. Дальность хода – километров десять.
– Так-так, – Вага энергично кивнул. – Запуск, с корабля, не далее десяти вёрст от берега. Значит, от створа Большой бухты кораблю, хм… носителю – полста вёрст ходу. Пока выйдет на дистанцию стрельбы.
– В торпеде еще устройство подогрева есть. В горячем воздухе больше движущая сила, – я мысленно похвалила себя за то, что избежала слова «энергия».
– Беда в том, что мы, старые волки, отстаем от новых веяний… – заметил Вага. – Хорошо, что вы вспомнили. Такие зрелища, – он указал на открытое окно, – здорово прочищают память.
Он толи говорил серьезно, толи посмеивался над моими попытками разыграть амнезию. Я предпочла пропустить его слова мимо ушей. Чем больше врешь, тем труднее потом выкручиваться. Лучше помалкивать.
– Но, я вас утомил, – добавил Вага. – Вы бледны, вам надо больше отдыхать.
Я не стала спорить. С меланхоличным видом, в изящной позе улеглась на кровать. Этюд на тему «женщина в обмороке». Вага о чем-то шепотом посовещался с Пини, и ушел, напоследок обернувшись. Я ощутила его внимательный взгляд.
Пини затворила за ним дверь, подошла ко мне.
– Спасибо. Ваш рассказ очень ценен. Мы усилим досмотр торговых кораблей на входе в Большую бухту.
Она ласково коснулась моей руки. А я подумала: насколько попортила реальную историю Острова, да и всего Мира своими откровениями? Если, конечно, всё это – не сон. Разве во сне может так хотеться спать. Я с трудом держала глаза открытыми. Несомненно, в моем питье что-то намешано. Плохо, если это – какой-то психотроп. Невежественные времена, невежественные врачи. С них станется, из самых лучших побуждений, подсадить меня на наркоту.
Пини что-то спросила… я что-то ответила, ощутив блаженное чувство невесомости…
Когда я проснулась, в комнате было темно. Не совсем. Панель на дальней стене, размером с четверть квадратного метра, тлела тусклым сиреневым огнем. Поодаль другая, наполовину темная, но с каждой минутой ее светлая часть увеличивалась. Так я впервые в жизни увидела действующий флуор. Биологический источник освещения. Вышел из употребления полвека назад. На этот неяркий, призрачный свет можно было смотреть, не щурясь. Мне показалось, что я всё еще сплю.
Пини в комнате не было. Надолго ли она ушла, я не знала. Морщась от ноющей боли в правом боку, встала. Не надевая шлепанцы, прошла к окну. Я забыла сказать, что окон, вообще-то, было три. Высокие, узкие, занимающие почти всю меньшую стену. Длина и ширина комнаты составляли в отношении золотое сечение. Или что-то вроде.
Как и прежде, мои неверные шаги привели меня к левому окну. Теперь оно было закрыто. Сквозь толстое оконное стекло на меня мрачно глядела ночь. Я тяжело оперлась о подоконник. На душе было горько и страшно.
На самом деле, никакая немедленная опасность мне не грозила. Накормлена, напоена. Под дружеским (надеюсь) присмотром. И под надежной охраной. В этот домище, уж точно, ночные тати не вломятся.
«Мой страх имеет рациональную основу», – подумала. – «Привыкнув видеть в городах море электрических огней, я ужасаюсь, глядя на Вагнок в призрачном сиреневом мареве… Достигнув максимума к двум часам ночи, свет уличных флуоров сам собой угаснет перед рассветом. И город на время растворится в чернильной тьме…»
Скоро я поняла, что ошиблась насчет грядущей кромешной темени. На горизонте высветлились края облаков. Сияние ширилось, набирало мощь. Золотой свет вставал над Миром.
Обо! Наша ближняя луна! Ощутимо круглая, вся в оспинах кратеров, золотисто-желтая. Такая, какой со Дня Высадки ее видели люди – все тысяча триста девяносто четыре года. А не та, какой сделал ее Великий Магистр. В наше время она стала вроде покрытой плесенью монеты. Рыже-зеленые и голубые пятна, с белесыми крапинками. Цветочные леса, моря, облака. Да еще это вращение вокруг оси – теперь почти не увидишь Обо одинаковой. Старый, добрый символ постоянства исчез. Казалось бы, терраформирование – хорошее дело. Но почему-то у меня оно вызывает ужас.
Я смотрела на прежнюю, золотую Обо, которой больше никогда не будет. Потом, хватаясь за край подоконника, сползла на пол и заплакала горько и безутешно.
|
|